Джек не любит Нью-Йорк, не любит Таймс-сквер, ему все равно какие новости в свежем Нью-Йорк Таймс; его тошнит от воскресных выпусков газет и соленых крендельков. Джек говорит на английском с акцентом и копит деньги на собственный дом с красной крышей и белоснежными стенами. До этого дома ему осталось всего пара тысяч шагов – пересечь площадь, свернуть на Бродвей, и он уже готов вдохнуть запах свежей краски. Он делает тысяча тридцать седьмой шаг и останавливается.
- Вам помочь, мисс?
На пересечении Седьмой авеню и Бродвея Джек встретил Дороти: у Дороти голубое платье и туфельки с ремешком. Дороти останавливается прямо посреди улице и прижимает узкие ладони к земле, как будто пытаясь услышать нападение вражеской армии.
- Как вас зовут, мисс?
- Дороти.
У Дороти глаза цвета неба, а губы цвета любви, она улыбается, и Джек ждет, что через асфальт пробьются цветы. В ближайший час он узнает, что Дороти обожает Нью-Йорк, мечтает, - как банально, - петь на Бродвее и продает соленые крендельки с восьми до восьми. Джек узнает, что она родилась в Алабаме, что жемчуг на ее запястье – фальшивый, что она любит шоколад и родную сестру, которая осталась далеко. Дороти болтает без умолку, а Джек внезапно узнает, что на тысяча тридцать седьмом шаге к своей мечте от встретился с преградой, которую не хочет преодолевать.
- Что ты делала там, на земле? – Джек прислоняется бедрами к перилам и смотрит на Дороти с мягким прищуром – от работы на фабрике у него испортилось зрение, и к двадцати восьми у глаз начали собираться маленькие лучики морщин.
- Просто слушала музыку.
Джек выходит победителем в номинации по ироничному вскидывании брови, но Дороти не выглядит уязвленной. Она поводит тонким плечом и цепляет пальцами браслет, когда она уходит далеко вперед, ее голубое платье сливается с цветом неба, и Джеку кажется, что она вот-вот превратится в птицу и исчезнет, поэтому он догоняет ее и берет за руку. Он хочет быть нежным (как будто первый раз брать на руки ребенка): его большой палец проходится по ее тонкому запястью, касается пальцами слишком идеально ровных для настоящего жемчуга бусин, - и он клянется, о, он клянется, что однажды купит ей самый красивый жемчуг на свете. Он спрашивает: «Прогуляешься со мной этой ночью?», и она говорит: «Да», и ее губы слегка приоткрываются и растягиваются в улыбке, и Джек влюблен в то, как она говорит это «да», как она улыбается и как заправляет прядь огненных волос за ухо.
- Ты должен идти за мной, хорошо?
Джек не из тех парней, которые слушаются своих девчонок: он курит крепкие сигареты и сплевывает себе под ноги, он вытирает кровь и сажу с рук о брюки, он засовывает пальцы в карманы брюк и щурится, становясь похож на ковбоя с постера. Джек не из тех парней, которые умеют говорить о любви или касаться так нежно, что время плавится, но ему хочется быть мягким здесь и сейчас, поэтому Джек слушается – и идет туда, куда хочет идти Дороти.
Они проводят ночь под звездами, и если бы Джек знал, он бы сказал, что это идеальная романтическая ночь, но он не знает, так что он просто отдает Дороти свою куртку, и легонько щелкает ее пальцем по вздернутому носу, когда она высовывает его из-под воротника. Джек не знает наверняка, но ему кажется, что когда Дороти так заливисто смеется на небе зажигаются новые звезды, просыпаются вселенные, стряхивает с себя сияющую пыль Млечный путь и ускоряют движение спутники. Когда Дороти кладет голову на плечо Джеку и позволяет провести грубыми пальцами по своей шее, Джек не знает наверняка, но ему кажется, что счастье пахнет ее духами.
*
Они проводят вместе четыре месяца, за которые пятнадцать раз могли бы поубивать друг друга, если бы не были так влюблены. Пятнадцать раз Джек сжимал ладонь Дороти так сильно, что мог сломать; пятнадцать раз Дороти плакала и шептала, захлебываясь вздохом и мечтая умереть именно в эту секунду, потому что хуже уже не будет; пятнадцать раз и еще тысячу миллионов они говорили друг другу: «я люблю тебя» и шли дальше. Джек обещает Дороти, что у них будет все, о чем она когда-либо могла мечтать, а Дороти три раза стучит каблуками об асфальт и смеется: «Конечно будет, только найдем Гудвина в конце дороги из желтого кирпича». Жизнь Джека – дорога из обычных кирпичей, просто Дороти идет рядом и с подола ее платья падает желтая пыльца счастья – дороже любого золота.
Они проводят вместе четыре месяца, а зимой начинается призыв, и Джек меняет широкие бежевые брюки на форму. Последнее, что помнит Джек: с неба падает снег и остается украшением на волосах и ресницах Дороти, хрупкие снежинки таят в ее слезах, а он от только и твердит ей о том, что бы она вернулась домой, иначе замерзнет. Он повторяет ей снова и снова, что любит ее, он гладит ее замерзшие плечи и умоляет хотя бы накинуть куртку. Она говорит ему, не ожидая ответа, срывается на крик и на шепот, всхлипывает и вскидывает голову – она обещает быть сильной.
Джек не знает о том, что Дороти бежит за машиной так долго, пока у ее красивых туфелек с ремешком не ломается каблук. Джек не знает, что потом она еще долго сидит на холодной земле Нью-Йорка в своем милом голубом платье и больше не слышит музыки. Джек не знает, что сколько бы она теперь не стучала каблуками по земле – она никогда не сможет вернуться домой, потому что ее дом остался в его руках.
*
Они встречаются через пять лет, а письма перестают получать через два года, так случается: война рушит все. Джек находит свою Дороти на сцене; находит ее точно такую же, как и оставил: в голубом платье, с ясными глазами и мягкой улыбкой. Дороти садится на край сцены и свешивает ноги. За пять лет Джек постарел на все двадцать: когда он обнимает ее и с шумным вздохом утыкается в плечо, Дороти считает на его виске седые волосы.
Джек узнает, что у Дороти своя квартира и хорошая работа, у Дороти поклонники и о ней пишут в Нью-Йорк Таймс, она - как банально - поет на Бродвее, но ничто из этого не делает ее счастливой. Джек узнает, что она считала его погибшим, а еще, что жемчуг на ее запястье – настоящий. Дороти говорит тихо и постоянно плачет, но Джек все равно узнает, что она по-прежнему его любит.
У Джека нет указательного пальца на левой руке, но его объятия остались такими же крепкими, как были. На самом деле, у Джека не осталось ничего, кроме этих объятий, но он все равно спрашивает: «Прогуляешься со мной этой ночью?», и Дороти смахивает слезу с щеки и говорит: «Да», и ее губы мягко приоткрываются и растягиваются в улыбке.